1. В рамках разговора об уголовной ответственности, национальная юрисдикция как следствие государственного суверенитета представляет собой право осуществлять уголовное преследование в отношении преступлений, непосредственно связанных с данным государством.

2. Универсальная юрисдикция – право государства распространить свою уголовную юрисдикцию на преступления, с ним самим никакой связи не имеющие, помимо их серьезности – подобные преступления обычно сопряжены с массовыми грубыми нарушениями прав человека или законов и обычаев войны.

3. Международная уголовная ответственность реализуется через международные суды и трибуналы и осуществляется в отношении серьезных преступлений, затрагивающих интересы всего мирового сообщества.

4. Условия реализации универсальной юрисдикции включают наличие в государстве соответствующего законодательства, квалифицированного правоприменительного аппарата, материальной возможности осуществить уголовное преследование и обязательно политической воли.

5. При осуществлении универсальной юрисдикции государство руководствуется собственным процессуальным законодательством.

6. Одни из основных препятствий для реализации универсальной юрисдикции – трудности, связанные с обеспечением физического присутствия обвиняемых, и персональные иммунитеты высших должностных лиц государства.

7. Персональные иммунитеты высших должностных лиц – следствие государственного суверенитета и принципа суверенного равенства государств: "равный над равным власти не имеет" – следовательно, одно государство не может судить высших должностных лиц другого, если последнее не отозвало иммунитеты подобных лиц.

8. В рамках преследования через международные институты вопрос с иммунитетами решается иначе; высшие должностные лица все же могут быть арестованы и осуждены – при условии предстания их перед судом или трибуналом.

9. Международное уголовное преследование может осуществляться как через институты, функционирующие на постоянной основе (Международный уголовный суд), так и через созданные для отдельной ситуации механизмы.

10. Вытекающая из преамбулы Римского статута цель существования Международного уголовного суда – борьба с безнаказанностью лиц, совершающих "самые серьезные преступления", влияющие на все международное сообщество.

11. Компетенция Международного уголовного суда распространяется на геноцид, преступления против человечности, военные преступления и агрессию. Юрисдикция Суда осуществляется в отношении государств-участников Римского статута, государств, признавших юрисдикцию суда ad hoc (последний пример – Украина) или иных государств в случае, если Прокурор начинает расследование в результате передачи конфликта Суду Советом Безопасности ООН.

12. Физические и юридические лица не могут "подать иск" в Международный уголовный суд – соответствующая ситуация может быть передана Суду государствами-участниками или Советом Безопасности ООН. Также расследование может быть инициировано Прокурором Суда.

13. Специфика реализации юрисдикции Международного уголовного суда заключается в принципе комплементарности: Суд не может расследовать ситуацию, пока не будет установлено, что в соответствующем государстве отсутствует возможность – или политическая воля – привлечь виновных к ответственности самостоятельно.

14. Лучший выход в постконфликтной ситуации – осудить лиц, совершавших вышеупомянутые преступления, в рамках национальной юрисдикции. Это упрощает процесс, способствует реализации принципа неотвратимости наступления ответственности, а также способствует скорейшей трансформации национальной правовой системы, ее оздоровлению.

Тотальная дисфункция правовой системы в отдельных государствах (Беларусь – один из горьких примеров) ведет, inter alia, к невозможности воспользоваться средствами правовой защиты на национальном уровне. В подобной ситуации вновь актуальным является изучение возможностей, предоставляемых механизмами за рамками национальных юрисдикций и использование институтов и инструментов, позволяющих осуществлять международное преследование виновных в совершении серьезных преступлений. Важно понимать пределы вышеупомянутых возможностей, чтобы направлять усилия в реалистичных направлениях.

Предлагаем вашему вниманию основанный на выступлениях спикеров материал, посвященный ключевым аспектам функционирования названных механизмов.

Прежде всего необходимо провести различие между национальной и универсальной юрисдикцией и понятием международной уголовной ответственности.

Национальная юрисдикция как таковая является непосредственным следствием государственного суверенитета –– осуществления власти на территории государства (или ее продолжении в случае квази-юрисдикции, распространяющейся на судах под флагом данного государства).

В контексте преступности порой имеют место быть ситуации, в которых несколько государств правомочны осуществлять уголовную юрисдикцию применительно к конкретному преступлению; такие ситуации регулируются несколькими принципами, среди которых –– территориальный, подразумевающий, что расследовать правомочно государство, на территории которого было совершено преступление; принципы активного и пассивного гражданства, главный критерий для которых –– гражданство преступника или жертвы преступления. Эти принципы работают в случае совершения “ординарных” преступлений.

Универсальную юрисдикцию в отношении серьезных преступлений, зачастую состоящих в грубых массовых нарушениях прав человека или законов и обычаев войны, может осуществлять любое государство вне зависимости от вышеупомянутых критериев. Возможность осуществлять уголовное преследование без связи деяния с конкретным государством появилась в качестве ответа на вызовы, связанные с совершением серьезных преступлений вне границ отдельных государственных образований –– от пиратов, орудовавших в “ничьих” водах, до необходимости защитить жертв пыток, за которыми по определению стоит государство –– в таком случае, затруднительно применение вышеупомянутых принципов.

Преследование же в рамках международных институтов кардинально отличается от двух предыдущих сценариев выходом за пределы национальных юрисдикций: преследование осуществляется в функционирующих на постоянной или ad hoc основе постоянно международных учреждениях. Появление таких механизмов обусловлено практикой преступлений столь серьезных, что их совершение затрагивает интересы не только отдельных государств, способных принять решение о реализации универсальной юрисдикции, но всего мирового сообщества. На определенном этапе истории человечества –– после Второй мировой войны и сопряженных с ней беспрецедентных нарушений со стороны нацистской Германии, при создании Нюрнбергского и Токийского трибуналов –– возник международный консенсус, понимание, что отдельных лиц необходимо судить на международном уровне –– особенно в случаях, когда их собственное государство оказывается не в состоянии сделать это или отказывается вершить правосудие.

Существуют манипулятивные теории, утверждающие, что механизмы универсальной юрисдикции, международной уголовной ответственности (а порой и все международное право с его правом прав человека) отражают колониальные чаяния развитых западных государств и игнорируют альтернативный дискурс –– только субстантивное содержание последнего зачастую просто не уточняется, равно как игнорируется существование всеобщего консенсуса относительно запрета, к примеру, геноцида, преступлений против человечности и пыток (в международном праве соответствующие нормы –– jus cogens –– имеют статус императивных). При этом приверженцы данных теорий не могут выступить против необходимости криминализации перечисленных деяний и привлечения нарушителей к ответственности, поэтому все дискуссии преимущественно сводятся к спорам о процедуре работы механизмов, а не к субстантивным аргументам.

Механизмы универсальной юрисдикции функционируют на постоянной основе.

Первое условие реализации универсальной юрисдикции – существование в государстве соответствующего законодательства. При этом важно понимать, что возможность осуществлять универсальную юрисдикцию - право государства, а не обязанность. Это обусловлено, как минимум, тем, что не все государства имеют практическую возможность подобную юрисдикцию реализовать: существования закона недостаточно для “работы” нормы, необходимо иметь подготовленный правоприменительный аппарат, квалифицированных служащих и политическую волю со стороны государства. Многие положения закона не могут быть воплощены в реальность по ряду причин: во-первых, большинство государств воздерживается от рассмотрения дел in absentia: эта практика считается спорной с точки зрения эффективности и этических оценок, из чего следует необходимость разрешать трудности, связанные с физическим присутствием обвиняемых в стране, осуществляющей преследование; во-вторых, ограничением часто выступают персональные иммунитеты.

Международное право закрепляет наличие у высших должностных лиц государства иммунитета, который естественным образом вытекает из юрисдикции государства: преследование высших должностных лиц государства можно приравнять к преследованию государства, поскольку первые фактически воплощают в себе последнее – в то время как международное право гласит: “равный над равным власти не имеет”. Следовательно, лишить лицо иммунитета может лишь субъект, который его даровал –– само государство.

Дело обстоит несколько иначе в случае, когда преследование осуществляется международными институтами и выходит за рамки горизонтальных отношений государств. Практика, к примеру, Международного уголовного суда (далее – МУС, Суд) демонстрирует возможность выдачи ордера на арест высшего должностного лица: в ситуации по Судану в 2009 году подобный ордер был издан в отношении действующего президента. Суд обосновал свои действия ссылкой на главу VII Устава ООН, закрепляющую полномочия Совета Безопасности ООН (ситуация была передана МУС именно посредством резолюции, принятой Советом Безопасности в рамках полномочий, предусмотренных данной главой –– см. ниже). Несмотря на то, что Судан не являлся участником Римского статута, он являлся членом ООН; в соответствии со статьей 103 упомянутого Устава, в случае конфликта обязательств государств-участников по Уставу и любых иных, предпочтение отдается первым.

Однако на практике в иных случаях, несмотря на выданные ордеры на арест, обвиняемые представали перед международными институтами лишь после снятия иммунитетов или ухода с высокого поста – что не удивительно, учитывая, что у международных судов и трибуналов нет собственного правоприменительного аппарата.

Перечень преступлений, за совершение которых можно преследовать в рамках универсальной юрисдикции, устанавливается законодательством соответствующего государства и отражает международную практику –– составы, закрепленные в Римском статуте, в уставах трибуналов. При этом процессуальные нормы, в соответствии с которыми осуществляется универсальная юрисдикция, являются частью национального законодательства, определяются государством, которое осуществляет преследование.

Законодательство государства, в котором было непосредственно совершено преступное деяние –– или государства, имеющего иную связь с событием –– принимается во внимание лишь при существовании соответствующей договоренности, например, в рамках сотрудничества по договорам о правовой помощи. В целом государство, осуществляющее преследование в рамках универсальной юрисдикции, реализует свое суверенное право и не связано в этом процессе законодательством других государств –– лишь своими международно-правовыми обязательствами.

На практике универсальная юрисдикция как сложный механизм воспринимается как юрисдикция “последнего” уровня и используется в исключительных обстоятельствах. Обращение к ней обычно предваряется исчерпанием возможностей, предлагаемых вышеупомянутыми принципами – к примеру, обращением к государству гражданства жертвы или преступника.

Международная уголовная ответственность в настоящее время может осуществляться как через постоянно функционирующие институты, так и через создание механизмов ad hoc. Изначально эти механизмы были ситуативными, представляли собой ответ на вызовы Второй мировой войны, конфликты в Югославии и Руанде. Субстантивная, пространственная и временная юрисдикция таких механизмов четко ограничивалась рамками конкретных конфликтов.

Целесообразность создания международных механизмов можно проследить в текстах преамбул соответствующих учредительных документов, где обычно содержится “дух” нормы, цель ее существования: так, преамбула Римского статута, среди прочего, отмечает:

“признавая, что эти тягчайшие преступления угрожают всеобщему миру, безопасности и благополучию..”

“подтверждая, что самые серьезные преступления, вызывающие озабоченность всего международного сообщества, не должны оставаться безнаказанными и что их действенное преследование должно быть обеспечено как мерами, принимаемыми на национальном уровне, так и активизацией международного сотрудничества..”

Вышеприведенные фрагменты иллюстрируют два ключевых момента: “степень общественной опасности” преступлений, о которых идет речь, и необходимость бороться с безнаказанностью лиц, совершающих подобные деяния. Постепенно человечество приходит к консенсусу в отношении существования деяний, которые по масштабу (inter alia) гуманитарной катастрофы затрагивают интересы не отдельной страны, но целого региона или всего мира. Существование МУС является своего рода надеждой на то, что при соблюдении определенных условий любое серьезное преступление может быть осуждено на международном уровне –– даже в случае, если в государстве, осуществляющем юрисдикцию в отношении преступлений, имеет место тотальная правовая дисфункция.

Под юрисдикцию МУС попадают преступления, перечисленные в статье 5 Римского статута: это преступление геноцида, преступления против человечности, военные преступления и преступление агрессии. Последнее имеет автономный режим в этой юрисдикции, в настоящий момент он фактически неработоспособен.

Юрисдикция Суда –– явление комплексное и многоуровневое: самого факта теоретической возможности осуществлять юрисдикцию в отношении отдельных преступлений недостаточно: данный механизм необходимо “запустить”. Соответствующими триггерами могут быть передача ситуации МУС государствами-участниками (что имело место быть в отношении Украины – несмотря на то, что страна по сей день не является участницей Римского статута, Прокурор получил возможность расследовать ситуацию благодаря действиям государств-участников и ad hoc признанию Украиной юрисдикции Суда), Советом Безопасности ООН в рамках главы VII Устава ООН (что имело место быть дважды: в ситуациях с Суданом и Ливией) или инициация расследования Прокурором proprio motu. Для первого и последнего вариантов государство, на территории которого совершается преступление (или государство гражданства жертв), должно быть участником Римского статута –– или признать юрисдикцию для конкретных ситуаций.

В настоящее время юристы ищут различные креативные схемы для распространения юрисдикции Суда на те или иные конфликты; в качестве успешного примера часто приводят “Ситуацию в Бангладеш/Мьянме” [Situation in the People's Republic of Bangladesh/Republic of the Union of Myanmar], в которой обоснование существования юрисдикции МУС базируется на уголовно-правовых концепциях территориальной юрисдикции, утверждении, что преступление может быть совершено в разных местах: в данной ситуации одно из рассматриваемых преступлений –– депортация преследуемого меньшинства рохинджа на территорию Бангладеш, что позволило принять решение о возможности инициации расследования.

Спикеры назвали ряд ситуаций, которые в настоящее время определенно остаются за рамками юрисдикции МУС, среди них –– конфликт в Сирии, ситуации в Индии, в Ираке, в Китае.

Вышеупомянутая многоуровневость отражается, в числе прочего, в том, что инициации расследования недостаточно: его результаты должны привести к принятию решения о приемлемости ситуации, которая сама по себе должна быть в достаточной степени серьезной. Функционирующая в МУС досудебная палата должна согласиться с выводами Прокурора –– и только после этого может быть выдан ордер на арест, инициируется судебное разбирательство, в котором Прокурор выступает против конкретных физических лиц.

Ввиду всего вышеупомянутого должно быть понятно, почему утверждения вроде “[некая организация или лицо] подал_а иск в МУС” звучат как минимум странно: безусловно, физические лица и организации могут передавать Прокурору релевантную информацию, однако действие, имеющее юридические последствия –– передача Суду конкретной ситуации для инициирования расследования и судебного разбирательства –– может осуществляться лишь вышеперечисленными акторами.

Важно помнить и о принципе комплементарности, которым руководствуется в своей деятельности МУС. В отличие от трибуналов по Югославии и Руанде, юрисдикция которых конкурировала с национальной, Суд не может в любой момент затребовать имеющееся в национальном производстве дело и начать в его отношении какие-либо действия. Одно из условий приемлемости ситуации –– констатация невозможности осуществления этих процессов в самом государстве ввиду неспособности последнего (имеет место тотальная дисфункция правовой системы) или отсутствия политической воли (государство намеренно тормозит осуществление правосудия, всячески препятствует ему).

Говоря о вероятности расследования преступлений, совершаемых высшими должностными лицами Беларуси и России, в МУС, необходимо принимать во внимание все вышеперечисленные ограничения. Кроме того, спикеры обратили внимание на затяжной характер расследований в Суде, существование у последнего своих приоритетов.

Теоретически возможность передачи данных ситуаций в Суд существует –– как упоминалось выше, сам факт его функционирования позволяет бороться с ощущением безнадежности –– но практическим ограничением пока выступает отсутствие политической воли у акторов, которые могли бы этим заняться –– а также сложности, связанные с обеспечением физического присутствия обвиняемых лиц в Гааге. Суд принципиально отказывается от практики осуществления заочного правосудия –– что справедливо, если поставленная цель заключается в искоренении безнаказанности.

Поэтому в случае наличия подобной возможности, лучшим выходом из ситуации было бы осуждение соответствующих лиц в рамках национальной судебной системы, что могло бы стать показателем все еще функционирующего государства, импульсом для оздоровления, трансформации правовой системы –– не говоря о том, что у национальных структур может быть больше физических возможностей для обеспечения должного расследования и судебной процедуры, а также о важности этих процессов для самого общества.