Рассматривая таймлайн метаморфоз, которые происходили сначала с советским правом, а потом с беларусским, с точки зрения правовой науки, можно говорить о начале процесса формирования современного «беларусского» понимания права еще в 1917 году. Нарратив «цель оправдывает средства» прочно закрепился в послереволюционной юридической практике, когда ради построения социализма, ради поддержания идеи революции юристы строили правовую систему, которая жила параллельно цивилизованным трендам. Законным считалось то, что помогало сохранить власть большевиков, верховенство права понималось извращенно. Государство видело в праве инструмент, направленный на достижение коммунизма как ценности.

Инструментальное отношение к праву перекочевало и в современное понимание его на постсоветском пространстве: если нужно подвернуть гайку – берется гаечный ключ, если не устраивает один ключ – можно взять другой, который подойдет под конкретную гайку. Так и с правом, которое использовалось и продолжает использоваться для решения практических вопросов, возникающий в процессе управления у элит, имеющих доступ к силовому ресурсу.

Результатом такого менталитета является неспособность видеть в праве элемент управления государством. В обобщенном понимании беларусских юристов верховенство права трактуется в зависимости от настроений тех, кто составляет государственную власть. Юристам важно все-таки помнить, что принцип верховенства права остается неизменным вне зависимости от политического контекста, ведь на практике власть может быть ориентирована на право как самоценность, а может – на право как инструмент исполнения своих прихотей. Во втором случае и образование, и нормотворчество и другие процессы становятся пораженными идеологической составляющей.

Узаконивание репрессивных практик – одно из проявлений инструментального восприятия права. Кроме того, законодатель, обслуживающий запросы государства в лице отдельных должностных лиц и госорганов, искренне уверен, что неправовые практики лишения гражданства, конфискации имущества, формального закрепления дискриминации по признаку политических взглядов обретут легальный и легитимный статус, как только будут представлены в письменном виде и закреплены в законодательстве. Однако, утверждения о неправовом характере определенных действий основывается не на отсутствии формальной репрезентации в законах, а на самой их сути.

Правовой дефолт нельзя привязать к 2020 году, ведь неправовые законы, противоречащие даже таким законам приговоры и судебные решения принимались и до переломного для Беларуси года. Когда в 1996 была введена система президентских указов и декретов, которые поломали иерархию юридической силы нормативных актов и заняли «верхнюю полку» в правовой системе Беларуси, юристы, поначалу возмутившись и заявив о недопустимости таких изменений, со временем подстроились и разработали «ломанную» систему источников права, где нашлось место и спорным указам с декретами. Радикальный позитивизм, характерный для беларусских юридических реалий, когда любой новый феномен требует дотошной легализации для применения на практике – это как раз результат постоянных попыток исправить и дополнить выстроенную «ломанную» систему. Наследием этого, кстати, является высочайщий уровень кодификации беларусского законодательства и сотни тысяч нормативных актов на каждый чих. Если право не живет самостоятельно, если любое действие в правоотношениях должно быть описано в НПА, не остается другого, как писать акты по каждому новому явлению или технологии.

Беларусские юристы жили в этой системе долгие десятилетия, даже умудрялись практиковать право в заданных условиях, ведь, несмотря на определенную хаотичность иерархии НПА, системе была присуща предсказуемость и стабильность, практике не был присущ элемент «сюрприза». И при советах, и до 2020 года были определенные красные линии, выход за которые означал противопоставление личности государству, а значит соответствующие последствия в виде правового произвола в отношении такой личности. Возмущение и понимание степени правового дефолта возникло, когда пропала эффективность выработанной системы, когда она начала работать непредсказуемо. 2020 год и появление в популярной юридической мысли термина «правовой дефолт» – это результат Конституции 1996 года. То, что мы наблюдаем в повестке беларусской юриспруденции, можно отнести к заслугам тех юристов, которые выросли на Конституции-96 и учебниках правоведения, написанных с целью обосновать манипуляции того перекраивания смыслов права.

Несмотря на популярную идею, что дефолт произошел именно в 2020, стоит помнить про движение анархистов, которые задолго до 2020 отказались выполнять те законы, которые считали несправедливым и противоречащими их идеологии и стали фактически вне закона, про Алеся Пушкина, который через свое творчество формально нарушал нормы КоАПа, не соблюдал казалось бы тщательно выстроенную систему рамок дозволенного, про представителей ЛГБТКА+, которым никогда не было места в официальном представлении государства про межличностные отношения. При этом никаких разумных и справедливых норм ни первые, ни вторые, ни третьи не нарушали – нарушались только представления органов власти, как люди должны ходить, что чувствовать и что рисовать. До 2020 государственная машина применяла репрессии и давление на узкий круг людей, после 2020 года стало трудно не замечать это давление, потому что появилась массовость в его применении, стала очевидна опасная близость и узость рамок дозволенного. 2020 год показал суть выстроенной системы государства, и именно в последние годы большинство представителей беларусского общества ощутили, как неприятно, когда вся государственная машина разворачивается и противопоставляет себя личности.

Как относиться к ситуации, когда юристы понимают незаконность актов, признают нарушения процедуры их принятия, видят нелегитимность правового акта, но все равно совершают действия по исполнению такого закона, соблюдают новые формальные рамки? Человеческий фактор присутствует в любом вопросе, и имплементация права не исключение. Люди руководствуются разными мотивами – необходимость заботиться о семье и своем финансовом положении. При этом человеку сложно жить в дихотомии, когда на сознательном уровне присутствует мысль о неправильности и незаконности своих действий (пускай и вынужденных), поэтому психика уходит от этой мысли, просто чтобы обеспечить хоть какое-то существование. Уход в анархизм и открытое несоблюдение законов может позволить и способен на такое далеко не каждый, особенно в обществе, которое не владеет этим навыком и воспринимает такое поведение как девиантное.

Такую стратегию существования и выполнения профессиональных юридических функций, пускай и в условиях дефолта, можно классифицировать как рационалистическую легитимацию (по М.Веберу). Ее логика проста: сверху «спущен» закон, предписание – значит, надо ему подчиняться.

Однако когда речь заходит о нарушении прав человека, когда неправовой характер закона настолько очевиден, что понятен всем юристам, в обязанности этих юристов входит поднимать вопрос, в чем состоит цель и хотим ли мы нарушать права человека в конкретной ситуации. Конечно, в определенных случаях даже неправовой закон может иметь ценность и полезность, в частности, если он нацелен на ликвидацию правового вакуума (например, регистрация актов гражданского состояния, пускай и непризнанными или созданными с нарушениями органами на непризнанных территориях), который в противном случае приведет к негативным формальным последствиям (ЕСПЧ: Лоизиду против Турции, п. 45). Однако, когда мы говорим про Беларусь, помимо признания регистрации актов гражданского состояния речь идет в большинстве своем про законы, которые не соответствуют международным стандартам и влекут за собой грубые нарушения прав беларусских граждан.

Как определить степень участия юристов в легитимизации неправовых законов? 80 лет назад описана модель, которая стала основой процесса денацификации и определения ответственности немецких юристов, практикующих во времена Третьего рейха. «Я действовал в рамках существующего закона», - таково было частое оправдание. Густав Радбрух, немецкий юрист и адвокат, в книге «Философия права» написал: ««Если законы намеренно попирают волю к справедливости, например, произвольно предоставляя тому или иному лицу права человека или отказывая в них, то такие законы недействительны, люди не обязаны им подчиняться, а юристы должны найти в себе мужество не признавать их правовую природу». Формула Радбруха состоит в следующем: право не равно закону, а верховенство права не равно диктатуре закона. Стабильность, целесообразность и справедливость – вот три основные цели, достижение которых должно быть ценностью для любого нормативного предписания. При этом последняя, справедливость, имеет неоспоримый приоритет.

Формула помогает приземлить концепцию, что право больше, чем закон, она помогает найти практический путь к оценке неправового закона. Какое бы стабильное и предсказуемое положение не возникло в результате принятия акта, если не достигается справедливость, такой акт не будет правовым. Законы Третьего рейха, на основании анализа которых Радбрух построил свою концепцию, нетерпимо отрицали справедливость и равноправие, что делало эти законы направовыми. Юристы, естественно, должны, как никто, следовать закону, но, если процедура принятия закона попирает справедливость, такие правовые акты не просто являются неправовыми, но на юристах, и, в частности, судьях, лежит обязанность их не исполнять.

Современное положение, несомненно, напоминает реалии, на которых построена описанная выше концепция. Официальные беларусские парламент и правительство сегодня не представляют волю народа, являются нелегитимными. В законодательстве процветает оформление разных правовых режимов для разных групп населения, даже личностей, то есть происходит отход от принципа равенства на уровне нормативных актов. Если посмотреть на список законов Третьего рейха, беларусские акты, регулирующие конфискацию имущества «неугодных», например, резонируют с тем, что было 80 лет назад в Германии.

Важно общаться с обществом в духе правового просвещения, ведь правовая культура – важная часть будущего Беларуси. Важно подчеркивать, что право и закон – нормальная и приемлемая рамка свободы в любом государстве. Да, ситуация в Беларуси далека от правовой, но право – это единственный из придуманных механизмов регулирования общественных отношений, который доказал свою эффективность в государствах, где нет злоупотребления им. Никто не спорит, что беларусские «выборы» сейчас – это не выборы, так как не являются свободными и демократическими, но в нормальном государстве это инструмент реализации демократии. Так и беларусское право не назовешь работающей справедливой системой, но в иных странах оно является неотъемлемым и эффективным элементом функционирования общества. Сегодня есть риск зарождения идеи, что любой беларусский закон, кем и когда бы он ни был принят, будет априори злом. Важно доносить до беларусского общества информацию, что может быть и по-другому, законы могут быть правовыми, иначе может быть развита правовая слепота, когда общество перестанет воспринимать законы, даже если они станут правовыми и справедливыми.

Беларусское право и общество находятся на стадии обсуждений, споров и конфликтов, активного наблюдения и анализа за схожими ситуациями – именно так и рождается новая норма, согласно теоретикам права. Помимо собственного эмпирического метода, можно обращать внимание и на ценности, на которых построена Совет Европы – плюралистическую демократию, права человека, верховенство права. Если уже сейчас начать реализовывать и претворять их в жизнь юристами, то постепенно будут видны результаты в виде общественных перемен.