Рассмотрение по существу7.1 Комитет рассмотрел сообщение в свете всей информации, предоставленной ему сторонами в соответствии со статьей 5 (1) Факультативного протокола.7.2 Комитет принимает к сведению утверждение автора о нарушении статьи 14 (1) Пакта. Автор утверждает, что гарантии, предусмотренные статьей 14 (1), применяются к разбирательствам, связанным с лишением адвокатской лицензии, поскольку это положение охватывает лишение права на защиту, а данное право является частным по своему характеру и основано на частном договоре об оказании юридической помощи лицу, которое будет представлено.7.3 По мнению автора, наказание, которому он подвергся, не носило дисциплинарного характера, поскольку оно было наложено государственным органом, а не дисциплинарным органом Минской городской коллегии адвокатов. Кроме того, согласно Положению о лицензировании, лицензии всех типов владельцев могут быть аннулированы, т.е. положения о лицензировании носят общий характер. Кроме того, автор утверждает, что отмена его лицензии равносильна запрету ему заниматься своей профессиональной деятельностью. Иными словами, это была крайне суровая мера, соизмеримая с мерой, установленной статьей 51 Уголовного кодекса о запрете на осуществление определенных действий. Таким образом, в данном случае применяется статья 14 Пакта[1].7.4 Комитет напоминает[2], что концепция определения прав и обязанностей «в каком либо гражданском процессе» является сложной. В разных языковых версиях Пакта она сформулирована по-разному, однако все они считаются равно аутентичными в соответствии со статьей 53 Пакта, и подготовительные материалы не устраняют расхождения в разных языках. Комитет отмечает, что концепция «гражданского процесса» или его эквивалентов в текстах на других языках основана на характере рассматриваемого права, а не на статусе одной из сторон или конкретном суде, предусмотренном национальными правовыми системами для определение конкретных прав[3]. Концепция включает: (а) судебные процедуры, направленные на определение прав и обязанностей, относящихся к договорной сфере, праве собственности и правонарушений в области частного права; и (b) эквивалентные понятия в области административного права, такие как увольнение государственных служащих по причинам, не связанным с дисциплинарными нарушениями, определение пособий по социальному обеспечению или пенсионных прав военнослужащих, или процедуры, касающиеся использования государственной земли или изъятие частной собственности. Кроме того, концепция может охватывать другие процедуры, которые, однако, должны оцениваться в индивидуальном порядке с учетом характера права, о котором идет речь[4]. Комитет считает, что в данном случае может применяться третий сценарий, и считает, что разбирательство по делу об аннулировании адвокатской лицензии автора подпадает под понятие «гражданского процесса», поскольку оно связано с установлением гражданских прав и обязанностей.Вот этот вывод Комитета – лишение лицензии по сути своей является процессом по установлению прав и обязанностей, независимо от того, как он называется и в каких отраслях права на национальном уровне закреплен, и поэтому для него должны предоставляться все гарантии, предусмотренные для гражданского процесса, то есть, справедливое и публичное разбирательство дела компетентным, независимым и беспристрастным судом – имеет огромнейшее значение для последующих рассмотрений. Фактически, это прецедентное решение. Следует отметить, что, как уже выше объяснялось, Комитет не связан национальной терминологией. Эту часть решения не стоит читать как «Комитет решил, что лишения лицензий адвокатов только через суд». Это надо понимать так – при оценке, соблюдена ли процедура, будет изучаться, в частности, является ли орган, принимавший такое решение компетентным, независимым и беспристрастным, были соблюдены все составляющие права на справедливый суд, изложенные в
Замечания общего порядка № 32, CCPR/C/GC/32 от 2.08.2007, посвященных этому вопросу. Соответственно, предмет дальнейшего разбирательства – были ли соблюдены в этой процедуре гарантии проведения процесса независимым, беспристрастным и компетентным органом. И еще раз считаем важным обратить внимание, что это не Комитет «нашел» способ защиты автора, это Комитет оценил позицию авторов обращения. В связи с чем можно выразить восхищение автором обращения и его командой.
7.5 Комитет отмечает, что в отношении процедуры, которой следовало Министерство юстиции, автор утверждает, что он не был уведомлен о процедурах, направленных на проверку его работы в качестве адвоката, не был уведомлен о том, что Квалификационная комиссия рассматривает его дело, и поэтому не знал о том, какие предъявляются претензии, или как организовать свою защиту. Автор утверждает, что существовали и другие процедуры решения вопроса об ответственности, например, дисциплинарная процедура Минской городской коллегии адвокатов, которые можно было задействовать, но в данном случае их не использовали. Кроме того, основания для созыва Квалификационной комиссии Комитетом государственной безопасности оставались тайными. В этом контексте из офиса автора был изъят ряд документов, таких как контракты клиентов, личные счета, ежемесячные отчеты в Минскую городскую коллегию адвокатов по конкретным делам и полученным гонорарам, которые впоследствии были использованы в разбирательстве против него. Кроме того, автор узнал от главы Минской городской коллегии адвокатов только 14 февраля 2011 года, что его лицензия будет аннулирована, незадолго до того, как Министерство юстиции официально уведомило его об аннулировании 16 февраля 2011 года.7.6 Комитет принимает к сведению утверждения автора о том, что оценка его профессиональной деятельности и решение о прекращении его адвокатской лицензии были приняты исполнительным органом в обход профессионального регулирующего органа. Комитет также принимает к сведению утверждение автора о том, что ему не давали возможности предоставить объяснения в свою защиту и пригласить адвоката для представления его интересов. Комитет далее отмечает, что ни одно из этих утверждений не было рассмотрено или опровергнуто государством-участником, и поэтому решает придать им должный вес.Обратите внимание на этот важный вывод – Комитет ссылается на то, что государство не рассмотрело и не опровергло утверждения автора обращения. Чтобы понимать, что это обозначает, надо, в целом, понимать логику распределения бремени доказывания при рассмотрении обращений. Комитет исходит из принципа добросовестности заявителей. Государство, обладающее полнотой власти и возможностей, имеет достаточно ресурсов для опровержения слов заявителя, который, зачастую, лишен возможности предоставить все документы, все доказательства, все объяснения соответствующих лиц. В свою очередь, например, в рассматриваемом случае, именно государство имело возможность обосновать причину созыва Комитетом государственной безопасности заседания квалификационной коллегии, или обосновать необходимость обхода профессионального регулирующего органа. Заявитель, даже действуя сверхдобросовестно, не в состоянии получить доказательства для доказывания своей позиции. И в случаях пассивности государства, игнорирования аргументов или некомпетентного составления позиции государства Комитет исходит из добросовестности заявителя.
7.7 Комитет считает, что представленные факты в отношении обстоятельств, связанных с прекращением адвокатской лицензии автора, и того, как это было сделано, свидетельствуют о серьезном и неоправданном вмешательстве властей государства-участника в основополагающий принцип независимости адвокатуры[5].7.8 Кроме того, Комитет считает, что суровость санкции в рассматриваемом разбирательстве, которая привела к прекращению лицензии автора на осуществление адвокатской деятельности, требовала добросовестного соблюдения всех гарантий надлежащей правовой процедуры и справедливого судебного разбирательства. Комитет принимает к сведению утверждение автора о том, что он не был уведомлен о ведущемся против него разбирательстве, не имел права защититься от выдвинутых претензий и не мог быть представлен на законных основаниях. Более того, само разбирательство проводилось в обход профессионального регулирующего органа органом, состоящим из представителей исполнительной власти. Комитет считает, что такое разбирательство были явно произвольным, предвзятым и нарушающим принцип независимости адвокатуры и, следовательно, несовместимым с основополагающими гарантиями, изложенными в статье 14 (1) Пакта, которые требуют в целях соблюдения прав лиц, в отношении которых ведется разбирательство, проведения справедливого рассмотрения дела компетентным, независимым и беспристрастным судом, созданным в соответствии с законом.7.9 В свете вышеизложенных соображений Комитет заключает, что представленные факты свидетельствуют о нарушении прав автора по статье 14 (1) Пакта.В этой части Комитет оценивал, были ли соблюдены гарантии гражданского процесса в этом конкретном случае, поскольку выше уже признал, что сама процедура лишения лицензии по сути своей является гражданским процессом, независимо от того, как она на национальном уровне называется и как регулируется. И приходит к выводу, что в конкретном этом случае такие гарантии не соблюдались. Логично, что такая оценка имеет все шансы быть такой же по фактам лишения лицензий в 2020-2021 годах, в которых также нарушались принципы: отсутствие уведомления, отсутствие возможности защититься, отсутствие возможности быть представленным, лишение в обход профессионального органа, органом, состоящим из представителей исполнительной власти (напомним, что сегодня в Квалификационной коллегии из 21 члена только 8 адвокатов).
7.10 Автор далее утверждает, что, применив к нему санкции в виде лишения его адвокатской лицензии, государство-участник необоснованно ограничило и нарушило его право на свободу выражения мнений, защищаемое статьей 19 (2) Пакта. Государство-участник отрицает нарушение прав автора в соответствии с Пактом. Государство-участник подчеркивает, что выводы о преследовании автора лицензирующим органом являются лишь его личным мнением, являются умозрительными и не могут быть объективно подтверждены. Кроме того, государство-участник утверждает, что предусмотренное Законом об адвокатуре обязательство соблюдать профессиональную этику не может рассматриваться как ограничение прав, гарантированных статьей 19 (3) Пакта.7.11 Ссылаясь на пункт 13 своего Замечания общего порядка № 34 (2011), Комитет напоминает, что свобода выражения мнений подразумевает свободу прессы и другие средств массовой информации, способных освещать общественные вопросы без цензуры или ограничений и информировать общественность, и что общественность также имеет соответствующее право на получение информации. Комитет отмечает, что юристы, как и другие граждане, имеют право на свободу выражения мнения. В частности, юристы имеют право принимать участие в публичном обсуждении вопросов, касающихся закона, отправления правосудия и поощрения и защиты прав человека[6].7.12 Комитет отмечает, что автор подвергся санкциям в виде лишения его лицензии на осуществление адвокатской деятельности, в частности за то, что он сделал публичное заявление в средствах массовой информации относительно прав задержанных на получение передач. Среди задержанных был клиент автора, бывший кандидат в президенты, который был арестован по окончании выборов и содержался в следственном изоляторе Комитета государственной безопасности. Комитет считает, что сам факт применения к автору санкций за общение со СМИ равносильно ограничению его права на свободу выражения мнения.Обратите внимание на эту важную логику Комитета. Комитет (равно как и
Европейский суд по правам человека) рассматривает ограничения свободы слова адвокатов как частный случай ограничения свободы слова. И ограничение свободы слова адвокатов может осуществляться только по тем же правилам, что и ограничение свободы слова в общем. А механизм ограничения свободы слова следующий. Есть «стандартное» состояние – свобода слова ничем не ограничена. Ограничение свободы слова (для любых групп людей) является исключением, которое может осуществляться только при соблюдении условий, установленных в статье 19 (3) Пакта. Сам пакт доступен по
ссылке. Ограничения могут накладываться только
a) для уважения прав и репутации других лиц;
b) для охраны государственной безопасности, общественного порядка, здоровья или нравственности населения.
То есть, признается, что не существует мотивов и причин специального ограничения свободы слова адвокатов по сравнению со свободой слова человека. Свобода слова адвокатов может быть ограничена только в особых случаях, на которые Комитет ссылается в последующих пунктах соображений.
7.13 Таким образом, Комитет должен оценить, допускается ли ограничение права автора по статье 19 (2) одним из оснований, перечисленных в статье 19 (3) Пакта. В этой связи Комитет напоминает, что право, защищаемое статьей 19 (2), не является абсолютным и может подлежать определенным ограничениям. Однако любые ограничения должны быть предусмотрены законом и налагаться только на одном из оснований, изложенных в статье 19 (3), а именно, если они необходимы для защиты прав или репутации других лиц или в интересах национальной безопасности, общественного порядка, общественного здоровья или нравственности. Комитет также напоминает, что государство-участник должно продемонстрировать правовую основу для любых ограничений, налагаемых на свободу выражения мнений[7].7.14 В данном случае Комитет отмечает неоспоримость того, что автор подвергся суровым санкциям, в частности, за то, что он сделал публичное заявление в средствах массовой информации. Комитет также отмечает, что ни государство-участник в контексте настоящего сообщения, ни национальные органы власти, занимающиеся данным вопросом, включая суды, не представили каких-либо соответствующих объяснений, оправдывающих ограничение прав автора в соответствии со статьей 19 (2) для целей статьи 19 (3) Пакта. В отсутствие каких-либо подобных обоснований Комитет считает, что право автора на свободу выражения мнений, защищаемое статьей 19 (2) Пакта, было необоснованно ограничено и нарушено.Положения ст. 19 Пакта подробно прокомментированы самим Комитетом в Замечаниях общего порядка № 34, CCPR/C/GC/34 от 12.09.2011. В частности, в Замечаниях указано, что пункт 3 ст. 19 прямо гласит о том, что пользование правом на свободное выражения своего мнения налагает особые обязанности и особую ответственность. По этой причине допускаются две узкие области ограничения этого права, которые могут относиться либо к уважению прав или репутации других лиц, либо к охране государственной безопасности, общественного порядка или здоровья и нравственности населения. Тем не менее, когда государство−участник устанавливает ограничения на осуществление права на свободное выражения мнения, эти ограничения не должны ставить под угрозу сам принцип этого права и должны строго отвечать требованию необходимости и соразмерности. Не допускаются никакие ограничения, установленные на основаниях, не содержащихся в пункте 3, даже если такие основания будут оправдывать ограничения в отношении других прав, защищаемых Пактом. Ограничение свободы слова адвоката без указания на то, как такое ограничение позволит достигнуть целей, установленных в п. 3 ст. 19 Пакта является очевидным нарушением Международного пакта о гражданских и политических правах, который, на основании ст. 1 Уголовно-процессуального кодекса Республики Беларусь подлежит применению в рамках уголовного процесса (Пакт подлежал бы применению, независимо от такого указания в УПК, такая ссылка скорее дань позитивистской традиции постсоветской системы права).
При этом надо понимать, что именно на государстве лежит обязанность доказывания в конкретном случае обоснованности ограничения свободы слова – с какими обстоятельствами связано, что оценивалось при принятии такого решения, каков баланс интересов и т.д. Считается, что свобода усмотрения государства должна отличаться узостью, без неоправданного и необоснованного в каждом конкретном случае расширения случаев ограничения свободы слова.
Государство в данном случае сослалось только на то, что в соответствии с законодательством, органы исполнительной власти такое право имеют, а раз имеют, то могут применять по своему усмотрению, если, по их мнению, такие основания есть. Комитет не связан наличием внутреннего законодательства, предоставляющего дискреционные полномочия на ограничение свободы слова путем лишения лицензии, он оценивает именно, имелись или не имелись основания в соответствии с Пактом. Достаточного обоснования со стороны государства в кейсе Олега Агеева, по мнению Комитета, предоставлено не было.
8. Комитет, действуя в соответствии со статьей 5 (4) Факультативного протокола, считает, что представленные ему факты свидетельствуют о нарушении государством-участником статей 14 (1) и 19 (2) Пакта. 9. В соответствии со статьей 2 (3) (а) Пакта государство-участник обязано предоставить автору эффективное средство правовой защиты. Для этого необходимо предоставить полное возмещение лицам, чьи права, закрепленные в Пакте, были нарушены. Соответственно, государство-участник обязано, в частности, принять надлежащие меры для выплаты автору адекватной компенсации, в том числе за любые понесенные им судебные расходы, и обеспечить восстановление адвокатской лицензии автора. Государство-участник также обязано принять все необходимые меры для предотвращения подобных нарушений в будущем. В этой связи Комитет считает, что в соответствии со своими обязательствами по статье 2 (2) Пакта государство-участник должно пересмотреть свое законодательство и практику, применяемые в данном случае, с целью обеспечения того, чтобы права по статьям 19 Пакта полностью соблюдались в государстве-участнике[8].10. Принимая во внимание, что, став участником Факультативного протокола, государство-участник признало компетенцию Комитета определять, имело ли место нарушение Пакта, и что в соответствии со статьей 2 Пакта государство обязалось обеспечить всем находящимся в пределах его территории и под его юрисдикцией, права, признаваемые в Пакте, и предоставлять обеспеченное правовой санкцией и эффективное средство правовой защиты в случае установления нарушения, Комитет хотел бы получить от государства-участника в течение 180 дней информацию о мерах, принятых для осуществления содержащейся в соображениях Комитета рекомендации. К государству-участнику также обращается просьба опубликовать соображения Комитета и широко распространить их на официальных языках государства-участника.Говоря о юридической силе соображений, то они констатируют нарушенное право. Государство само передало в компетенцию Комитета право устанавливать факт нарушения прав заявителя. Если нарушение установлено, то этот факт оспорить нельзя, т.е. государство в лице должностных лиц либо представителей судебной власти не может, получив решение, утверждать, что нарушения не было. То есть, нарушение есть и это факт.
По итогам рассмотрения соображения государство должно принять все возможные меры, направленные на восстановления нарушенного права, будь то денежная компенсация либо восстановление адвокатской лицензии. Рекомендательный характер соображений заключается именно в возможности государством применить предлагаемое Комитетом средство правовой защиты либо выбрать его самостоятельно.
Кроме констатации персонального нарушения в отношении Олега Агеева, следует обратить внимание, что Комитет установил необходимость корректировки национального законодательства, чтобы такие нарушения не повторялись. Поскольку не указано, что именно подлежит корректировке, полагаем, что речь идет о наличии процедуры лишения адвокатов права на работу в обход профессиональных регулирующих органов, наличие дискреционных полномочий на ограничение свободы слова адвокатов, без обоснования причин как того требует ст. 19 (3) Пакта.
[1] Cм. Решения Европейского суда по правам человека по делам Х. против Бельгии (30 ноября 1987 г.) и Бузеску против Румынии (24 мая 2005 г.). 7[2] Замечание общего порядка № 32 (2007 г.), п. 16.[3] Там же. См. также, например, Комитет по правам человека, Ю.Л. против Канады, сообщение № 112/1981.[4] Замечание общего порядка № 32 (2007), п. 16.[5] См. Основные принципы, касающиеся роли юристов[6] Там же.[7] См. Корнеенко против Беларуси (CCPR / C / 95 / D / 1553/2007).[8] См., Например, дело Секерко против Беларуси (CCPR / C / 109 / D / 1851/2008), п. 11; Турченяк и др. против Беларуси (CCPR / C / 108 / D / 1948/2010 и Corr.1), п. 9; и Говша и др. против Беларуси (CCPR / C / 105 / D / 1790/2008), п. 11.